Королевич Владислав      Доселе властвовала беспрекословно сторона Ляпуновых и Голицына, решительных противников и Шуйского, и Самозванца, и Ляхов: она хотела своего Царя - и в сем смысле Дума писала от имени Синклита, людей приказных и воинских, Стольников, Стряпчих, Дворян и Детей Боярских, гостей и купцев, ко всем областным Воеводам и жителям, что Шуйский, вняв челобитью земли Русской, оставил Государство и мир, для спасения отечества; что Москва целовала крест не поддаваться ни Сигизмунду, ни злодею Тушинскому; что все Россияне должны восстать, устремиться к столице, сокрушить врагов и выбрать всею землею Самодержца вожделенного.
      В сем же смысле ответствовали Бояре и Гетману Жолкевскому, который, узнав в Можайске о Василиевом низвержении, объявил им грамотою, что идет защитить их в бедствиях. «Не требуем твоей защиты, - писали они, - не приближайся, или встретим тебя как неприятеля». Но Дума Боярская, присвоив себе верховную власть, не могла утвердить ее в слабых руках своих, ни утишить всеобщей тревоги, ни обуздать мятежный черни. Самозванец грозил Москве нападением, Гетман к ней приближался, народ вольничал, холопи не слушались господ и многие люди чиновные, страшась быть жертвою безначалия и бунта, уходили из столицы, даже в стан к Лжедмитрию, единственно для безопасности личной. В сих обстоятельствах ужасных сторону Ляпуновых и Голицына превозмогла другая, менее лукавая: ибо ее главою был Князь Федор Мстиславский, известный добродушием и верностию, чуждый властолюбия и козней.
      В то время, когда Москва без Царя, без устройства, всего более опасалась злодея Тушинского и собственных злодеев, готовых душегубствовать и грабить в стенах ее, когда отечество смятенное не видало между своими ни одного человека, столь знаменитого родом и делами, чтобы оно могло возложить на него венец единодушно, с любовию и надеждою - когда измены и предательства в глазах народа унизили самых первых Вельмож и два несчастные избрания доказали, сколь трудно бывшему подданному державствовать в России и бороться с завистью: тогда мысль искать Государя вне отечества, как древние Новогородцы искали Князей в земле Варяжской, могла естественно представиться уму и добрых граждан.
      Мстиславский, одушевленный чистым усердием - вероятно, после тайных совещаний с людьми важнейшими - торжественно объявил Боярам, Духовенству, всем чинам и гражданам, что для спасения Царства должно вручить скипетр... Владиславу. Кто мог сам и не хотел быть Венценосцем, того мнение и голос имели силу; имели оную и домогательства единомышленников Салтыкова, особенно Волуева, и наконец явные выгоды сего избрания. Жолкевский, грозный победитель, делался нам усердным другом, чтобы избавить Москву от злодеев: он писал о том (31 Июля) к Думе Боярской, вместе с Иваном Салтыковым и Волуевым, которые сообщили ей договор Тушинских Послов с Сигизмундом и новейший, заключенный Гетманом в Цареве-Займище для целости Веры и Государства.
      Надеялись, что Король пленится честию видеть сына Монархом Великой Державы и дозволит ему переменить Закон, или Владислав юный, еще не твердый в догматах Латинства, легко склонится к нашим и вопреки отцу, когда сядет на престол Московский, увидит необходимость единоверия для крепкого союза между Царем и народом, возмужает в обычаях Православия и, будучи уважаем как Венценосец знаменитого державного племени, будет любим как истинный Россиянин духом. Еще благородная гордость страшилась уничижения взять невольно властителя от Ляхов, молить их о спасении России и тем оказать ее постыдную слабость.
      Еще Духовенство страшилось за Веру, и Патриарх убеждал Бояр не жертвовать Церковию никаким выгодам Государственным: уже не имея средства возвратить венец Шуйскому, он предлагал им в Цари или Князя Василия Голицына или юного Михаила, сына Филаретова, внука первой супруги Иоанновой. Духовенство благоприятствовало Голицыну, народ Михаилу, любезному для него памятию Анастасии, добродетелию отца и даже тезоименитством с усопшим Героем России... Так Ермоген бессмертный предвестил ей волю Небес! Но время еще не наступило - и Гетман уже стоял под Москвою, на Сетуни, против Коломенского и Лжедимитрия: ни Голицын, крамольник в Синклите и беглец на поле ратном, ни юноша, питомец келий, едва известный свету, не обещали спасения Москве, извне теснимой двумя неприятелями, внутри волнуемой мятежом; каждый час был дорог - и большинство голосов в Думе, на самом лобном месте, решило: «принять совет Мстиславского!»
      Решив вверить судьбу Российского государства в руки Королевича Владислава, Бояре, Князья Мстиславский, Василий Голицын и Шереметев, Окольничий Князь Мезецкий и Дьяки Думные Телепнев и Луговской начали переговоры с Гетманом Жолкевским. Местом встречи избрали Девичье поле, с честию встретили Гетмана, объявляя, что Россия готова признать Владислава Царем, но с условиями, необходимыми для ее достоинства и спокойствия.
      Дьяк Телепнев, развернув свиток, прочитал сии условия, столь важные, что Гетман ни в каком случае не мог бы принять их без решительного согласия Королевского: Король же не только медлил дать ему наказ, но и не ответствовал ни слова на все его донесения после Клушинского дела, заботясь единственно о взятии Смоленска. Жолкевский, равно смелый и благоразумный, скрыв от Бояр свое затруднение, спокойно рассуждал с ними о каждой статье предлагаемого договора: отвергал и соглашался Королевским именем.
      Выслушав первое требование, чтобы Владислав крестился в нашу Веру, он дал им надежду, но устранил обязательство, говоря: «да будет Королевич Царем, и тогда, внимая гласу совести и пользы Государственной, может добровольно исполнить желание России». Устранил, до особенного Сигизмундова разрешения, и другие статьи: «1) Владиславу не сноситься с Папою о Законе; 2) утвердить в России смертную казнь для всякого, кто оставит Греческую Веру для Латинской; 3) не иметь при себе более пятисот Ляхов; 4) соблюсти все титла Царские (следственно Государя Киевского и Ливонского) и жениться на Россиянке»; но все прочее, как согласное с договором Салтыкова и Волуева, было одобрено Жолкевским. Хотя и не вдруг: ибо он с умыслом замедлял переговоры, тщетно ожидая вестей от Короля; наконец уже не мог медлить, опасаясь нетерпения Россиян и своих Ляхов, готовых к бунту за невыдачу им жалованья, - и 17 Августа подписал следующие достопамятные условия:
      «1) Святейшему Патриарху, всему Духовенству и Синклиту, Дворянам и Дьякам Думным, Стольникам, Дворянам, Стряпчим, Жильцам и городским Дворянам, Головам Стрелецким, Приказным людям, Детям Боярским, гостям и купцам, стрельцам, Козакам, пушкарям и всех чинов Служивым и Жилецким людям Московского Государства бить челом Великому Государю Сигизмунду, да пожалует им сына своего, Владислава, в Цари, коего все Россияне единодушно желают, целуя святый крест с обетом служить верно ему и потомству его, как они служили прежним Великим Государям Московским.
      2) Королевичу Владиславу венчаться Царским венцом и диадемою от Святейшего Патриарха и Духовенства Греческой церкви, как издревле венчались Самодержцы Российские.
      3) Владиславу-Царю блюсти и чтить святые храмы, иконы и мощи целебные, Патриарха и все Духовенство; не отнимать имения и доходов у церквей и монастырей; в духовные и святительские дела не вступаться.
      4) Не быть в России ни Латинским ни других исповеданий костелам и молебным храмам; не склонять никого в Римскую, ни в другие веры, и Жидам не въезжать для торговли в Московское Государство.
      5) Не переменять древних обычаев. Бояре и все чиновники, воинские и земские, будут, как и всегда, одни Россияне; а Польским и Литовским людям не иметь ни мест, ни чинов: которые же из них останутся при Государе, тем может он дать денежное жалованье или поместья, не стесняя чести Московских, Боярских и Княжеских родов честию новых выходцев иноземных.
      6) Жалованье, поместья и вотчины Россиян неприкосновенны. Если же некоторые наделены сверх достоинства, а другие обижены, то советоваться Государю с Боярами и сделать, что уложат вместе.
      7) Основанием гражданского правосудия быть Судебнику, коего нужное исправление и дополнение зависит от Государя, Думы Боярской и земской.
      8) Уличенных Государственных и гражданских преступников казнить единственно по осуждению Царя с Боярами и людьми Думными; имение же казненных наследуют их невинные жены, дети и родственники. Без сего торжественного суда Боярского никто не лишается ни жизни, ни свободы, ни чести.
      9) Кто умрет бездетен, того имение отдавать ближним его или кому он прикажет; а в случае недоумения решить такие дела Государю с Боярами.
      10) Доходы Государственные остаются прежние; а новых налогов не вводить Государю без согласия Бояр, и с их же согласия дать льготу областям, поместьям и вотчинам разоренным в сии времена смутные.
      11) Земледельцам не переходить ни в Литву, ни в России от господина к господину, и все крепостным людям быть навсегда такими.
      12) Великому Государю Сигизмунду, Польше и Литве утвердить с Великим Государем Владиславом и с Россиею мир и любовь навеки и стоять друг за друга против всех неприятелей.
      13) Ни из России в Литву и Польшу, ни из Литвы и Польши в Россию не переводить жителей.
      14) Торговле между обоими Государствами быть свободною.
      15) Королю уже не приступать к Смоленску и немедленно вывести войско из всех городов Российских; а платеж из Московской казны за убытки и на жалованье рати Литовской и Польской будет уставлен в договоре особенном.
      16) Всех пленных освободить без выкупа, все обиды и насилия предать вечному забвению.
      17) Гетману отвести Сапегу и других Ляхов от Лжедмитрия, вместе с Боярами взять меры для его истребления, идти к Можайску, как скоро уже не будет сего злодея, и там ждать указа Королевского.
      18) Между тем стоять ему с войском у Девичьего монастыря и не пускать никого из своих людей в Москву, для нужных покупок, без дозволения Бояр и без письменного вида.
      19) Дочери Воеводы Сендомирского, Марине, ехать в Польшу и не именоваться Государынею Московскою.
      20) Отправиться Великим Послам Российским к Государю Сигизмунду и бить челом, да крестится Государь Владислав в Веру Греческую, и да будут приняты все иные условия, оставленные Гетманом на разрешение его Королевского Величества».
      Россияне, быв недовольны собственным желанием Царя Василия умерить Самодержавие, в четыре года переменили мысли и хотели еще более ограничить верховную власть, уделяя часть ее не только Боярам, в правосудии и в налогах, но и Земской Думе в гражданском законодательстве. Они боялись не Самодержавия вообще (как увидим в истории 1613 года), но Самодержавия в руках иноплеменного, еще иноверного Монарха, избираемого в крайности, невольно и без любви, - и для того предписали ему условия, согласные с выгодами Боярского властолюбия и с видами хитрого Жолкевского, который, любя вольность, не хотел приучить наследника Сигизмундова, будущего Монарха Польского, к беспредельной власти в России.
      Утвердив договорную грамоту подписями и печатями - с одной стороны, Жолкевский и все его чиновники, а с другой, Бояре - звали народ к присяге. Среди Девичьего поля, в сени двух шатров великолепных, стояли два алтаря, богато украшенные; вокруг алтарей Духовенство, Патриарх, святители с иконами и крестами за Духовенством Бояре и сановники, в одеждах блестящих серебром и золотом; далее бесчисленное множество людей, ряды конницы и пехоты, с распущенными знаменами, Ляхи и Россияне. Все было тихо и чинно. Гетман с своими Воеводами вступил в шатер, приблизился к алтарю, положил на него руку и дал клятву в верном соблюдении условий. Тут два Архиерея, обратясь к Боярам и чиновникам, сказали громогласно: «Волею Святейшего Патриарха, Ермогена, призываем вас к исполнению торжественного обряда: целуйте крест, вы, мужи Думные, все чины и народ, в верности к Царю и великому Князю Владиславу Сигизмундовичу, ныне благополучно избранному, да будет Россия, со всеми ее жителями и достоянием, его наследственною державою!»
      Тогда началась присяга: Бояре и сановники, Дворянство и купечество, воины и граждане, числом не менее трехсот тысяч, как уверяют, целовали крест с видом усердия и благоговения. Тогда изменники прежние, Иван Салков, Волуев и клевреты их, ревностные участники и главные пособники договора, обнялись с Москвитянами, уже как с братьями в общей измене Василию и в общем подданстве Владиславу!.. Гонцы от Думы Боярской спешили во все города, объявить им нового Царя, конец смятениям и бедствиям; а Гетман великолепным пиром в стане угостил знатнейших Россиян и каждого из них одарил щедро, раздав им всю добычу Клушинской битвы, коней азиатских, богатые чаши, сабли, и не оставив ничего драгоценного ни у себя, ни у своих чиновников, в надежде на сокровища Московские. Первый Вельможа, Князь Мстиславский, отплатил ему таким же роскошным пиром и такими же дарами богатыми.
      Одним словом, умный Гетман достиг цели - и Владислав, хотя только Москвою избранный, без ведома других городов, и следственно незаконно, подобно Шуйскому, остался бы, как вероятно, Царем России и переменил бы ее судьбу ослаблением Самодержавия - переменил бы тем, может быть, и судьбу Европы на многие веки, если бы отец его имел ум Жолкевского!
      Сигизмунд, узнав о договоре Гетмана с Московским народом, приказал взять Москву именем Королевским, а не Владиславовым. Гетман изумился. Торжественно заключить и бесстыдно нарушить условия; вместо юноши беспорочного и любезного представить России в Венценосцы старого, коварного врага ее, казалось Гетману более, нежели дерзостию - казалось безумием. Он решился исполнить договор, утаить волю Королевскую от Россиян и своих сподвижников, сделать требуемое честию и благом Республики, вопреки Сигизмунду и в надежде склонить его к лучшей Политике.
      Согласно с договором, надлежало прежде всего отвлечь Ляхов от Самозванца. Сей злодей думал ослепить Жолкевского разными льстивыми уверениями: клялся Царским словом выдать Королю 300000 злотых и в течение десяти лет ежегодно платить Республике столько же, а Королевичу 100000 - завоевать Ливонию для Польши и Швецию для Сигизмунда - не стоять и за Северскую землю, когда будет Царем; но Жолкевский, известив Сапегу, что Россия есть уже Царство Владислава, убеждал его присоединиться к войску Республики, а бродягу упасть к ногам Королевским, обещая ему за такое смирение Гродно или Самбор в удел. Послы Гетмановы нашли Лжедимитрия в Обители Угрешской, где жила Марина: выслушав их предложение, он сказал: «хочу лучше жить в избе крестьянской, нежели милостию Сигизмундовою!» Тут Марина вбежала в горницу; пылая гневом, злословила, поносила Короля и с насмешкою примолвила: «Теперь слушайте мое предложение: пусть Сигизмунд уступит Царю Димитрию Краков и возьмет от него, в знак милости, Варшаву!»
      Ляхи также гордились и не слушали Гетмана, который, видя необходимость употребить силу, вместе с Князем Мстиславским и пятнадцатью тысячами Москвитян, выступил против своих мятежных единоземцев. Уже начиналось и кровопролитие; но малочисленное и худое войско Лжедимитриево не могло обещать себе победы: Сапега выехал из рядов, снял шапку пред Жолкевским, дал ему руку в знак братства - и чрез несколько часов все усмирилось. Ляхи и Россияне оставили Лжедимитрия: первые объявили себя до времени слугами Республики; последние целовали крест Владиславу, и между ими Бояре Князья Туренин и Долгорукий, Воеводы Коломенские; а Самозванец и Марина ночью (26 Августа) ускакали верхом в Калугу, с Атаманом Заруцким, с шайкою Козаков, Татар и Россиян немногих.
      Гетман действовал усердно: Бояре усердно и прямодушно. Началося беспрекословно Царствование Владислава в Москве и в других городах: в Коломне, Туле, Рязани, Твери, Владимире, Ярославле и далее. Молились в храмах за Государя нового; все указы писались, все суды производились его именем; спешили изобразить оное на медалях и монетах. Многие радовались искренно, алкая тишины после таких мятежей бурных. Многие - и в их числе Патриарх - скрывали горесть, не ожидая ничего доброго от Ляхов.
      Всего более торжествовали старые изменники Тушинские, первые имев мысль о Владиславе: Михайло Салтыков, Князь Рубец-Мосальский и Федор Мещерский, Дворяне Кологривов, Василий Юрьев, Молчанов, быв дотоле у Сигизмунда, явились в столице с видом лицемерного умиления, как бы великодушные изгнанники и страдальцы за любовь к отечеству, им возвращаемому милостию Божиею, их невинностию и добродетелию. Они целою толпою пришли в храм Успения и требовали благословения от Ермогена, который, велев удалиться одному Молчанову, мнимому еретику и чародею, сказал другим: "Благословляю вас, если вы действительно хотите добра Государству; но еси вы Ляхи душою, лукавствуете и замышляете гибель Православия, то кляну вас именем Церкви". Обливаясь слезами, Михайло Салтыков уверял, что Государство и Православие спасены навеки - уверял, может быть, непритворно, желая, чего желала столица вместе с знатною частию России: Владиславова Царствования на заключенных условиях.
      Сам Гетман не имел иной мысли, ежедневными письмами убеждая Сигизмунда не разрушать дела, счастливо совершенного добрым Гением Республики, а Бояр Московских пленяя изображением златого века России под державою Венценосца юного, любезного, готового внимать их мудрым наставлениям и быть сильным единственно силою закона. Жолкевский не хотел явно властвовать над Думою, довольствуясь единственно внушениями и советами. Так он доказывал ей необходимость изгладить в сердцах память минувшего общим примирением, забыть вину клевретов Самозванца, оставить им чины и дать все выгоды Россиян беспорочных. Бояре не согласились, ответствуя: «возможно ли слугам обманщика равняться с нами?»... и сделали неблагоразумно, как мыслил Жолкевский: ибо многие из сих людей, оскорбленные презрением, снова ушли к Самозванцу в Калугу.
      Гетман предусмотрительно выслал из Москвы двух человек, опасаясь их знаменитости и тайного неудовольствия: Князя Василия Голицына, одобренного Духовенством искателя Державы, и Филарета, коего сыну желали венца народ и лучшие граждане: оба, как устроил Гетман, должны были в качестве великих Послов ехать к Сигизмунду, чтобы вручить ему хартию Владиславова избрания, а Владиславу утварь Царскую, требовать их согласия на статьи договора, не решенные Гетманом, и между тем служить Королю аманатами; ответствовать своею головою за верность Россиян!
      Сие важное, великолепное Посольство, сопровождаемое множеством людей чиновных и пятьюстами воинских, выехало 11 Сентября из Москвы... а чрез десять дней Ляхи были уже в стенах Кремлевских! Таким образом случилось первое нарушение договора, по коему надлежало Гетману отступить к Можайску. Употребили лукавство. Опасаяь непостоянства Россиян и желая скорее иметь все в руках своих, Гетман склонил не только Михаила Салтыкова с Тушинскими изменниками, но и Мстиславского, и других Бояр легкоумных, хотя и честных, требовать вступления Ляхов в Москву для усмирения мятежной черни, будто бы готовой призвать Лжедимитрия.
      Не слушали ни Патриарха, ни Вельмож благоразумнейших, еще ревностных к Государственной независимости. Впустили иноземцев ночью; велели им свернуть знамена, идти безмолвно в тишине пустых улиц, - и жители на рассвете увидели себя как бы пленниками между воинами Королевскими: изумились, негодовали, однако ж успокоились, веря торжественному объявлению Думы, что Ляхи будут у них не господствовать, а служить: хранить жизнь и достояние Владиславовых подданных. Сии мнимые хранители заняли все укрепления, башни, ворота в Кремле, Китае и Белом городе; овладели пушками и снарядами, расположились в палатах Царских и в лучших домах целыми дружинами для безопасности.
      По крайней мере, не дерзали своевольствовать, ни грабить, ни оскорблять жителей; избрали чиновников, для доставления запасов войску, и судей, для разбора всяких жалоб. Гетман властвовал, но только указами Думы; изъявлял снисходительность к народу, честил Бояр и Духовенство. Дворец Кремлевский, где пили и веселились сонмы иноплеменных ратников, уподоблялся шумной гостинице; Кремлевский дом Борисов, занятый Жолкевским, представлял благолепие истинного дворца, ежечасно наполняясь, как в Феодорово время, знатнейшими Россиянами, которые искали там совета в делах отечества и милостей личных: так Гетман именем Царя Владислава дал первому Боярину, Князю Мстиславскому, не хотевшему быть Венценосцем, сан Конюшего и Слуги.
      Довольные тем, что он не впустил Сапеги с шайками разбойников в столицу, выдав ему из Царской казны 10000 злотых и склонив его идти на зиму в Северскую землю, Россияне спокойно видели несчастного Василия в руках Ляхов: вопреки намерению Бояр удалить сего невольного Инока в Соловки, Гетман послал его с Литовскими Приставами в Иосифовскую обитель, чтобы иметь в нем залог на всякий случай. Россияне снесли также избрание Ляха Госевского в предводители осьмнадцати тысяч Московских стрельцов, которые со времен расстриги, едва не спасенного ими, уже чувствовали свою силу и могли быть опасны для иноплеменников: Госевский снискал их любовь ласкою, щедростию и пирами.
      Утвердив спокойствие в Москве, и заняв отрядами все города Смоленской дороги для безопасного сношения с Королем, Гетман ждал нетерпеливо вестей из его стана; ждал согласия души слабой на дело смелое, великое - и решительно уверял Бояр в немедленном прибытии к ним Владислава... Но Судьба, благословенная для России, влекла ее к другому назначению, готовя ей новые искушения и новые имена для бессмертия!
      Как несчастный Царь Василий с своими братьями завидовал Князю Михаилу Шуйскому, так Сигизмунд с своими Панами завидовал Гетману, хотя слава обоих великих мужей была славою их отечества и Государя. Недоброжелатели Гетмановы, Потоцкие и друзья их, говорили Королю: «Не успехи случайные, но правила твердые, внушаемые зрелою мудростию, должны быть нам руководством в деле столь важном. Извлекая меч, ты, Государь, объявил, что думаешь единственно о благе Республики: теперь, имея случай распространить ее владения, можешь ли упустить его только для чести видеть сына на престоле Московском? Отдашь ли пятнадцатилетнего юношу, без советников и блюстителей, в руки людей упоенных духом мятежа и крамолы? Что ответствует за их верность и безопасность сего престола, облиянного кровию? Не скажет ли народ твой, ревнитель свободы, что ты пленяешься властию Самодержавною? Если же Царство Российское столь завидно, то, взяв Смоленск, иди в Москву, и собственною рукою, как победитель, возьми ее державу!»
      Хотя рассудительные Вельможи, Лев Сапега и другие, умоляли Короля немедленно принять договор Гетманов, немедленно отпустить Владислава в Москву, дать ему Жолкевского в наставники и легион Поляков в блюстители, обогатить казну Республики казною Царскою, удовлетворить ею всем требованиям войска, - наконец утвердить вечный союз Литвы с Россиею; но Король следовал мнению первых советников: хотел сам быть Царем или завоевателем России - и в сем расположении ждал Послов Московских, Филарета и Голицына, коих личное избрание - то есть, удаление - должно было содействовать видам хитрого Гетмана, но обратилось единственно во славу их великодушной твердости, без пользы для Литвы, без пользы и для России, кроме чести иметь таких мужей Государственных!
      Менее других веря Гетману, или Сигизмунду, они еще с дороги известили Думу, что вопреки условиям Ляхи грабят в уездах Осташкова, Ржева и Зубцова; что Сигизмунд велит Дворянам Российским присягать ему и Владиславу вместе, обещая им за то жалованье и земли. 7 Октября Послы увидели Смоленск и стан Королевский, куда их не впустили: указали им место на пустом берегу Днепра, где они расположились в шатрах терпеть ненастье, холод и голод... Представленные Сигизмунду (12 Октября), Голицын, Мезецкий и Дьяки, - один за другим, как обыкновенно - торжественными речами изъяснили вину своего Посольства и, сказав, что Шуйский добровольно оставил Царство, именем России били челом о Владиславе. Вместо Короля гордо ответствовал Канцлер Сапега: «Всевечный Бог богов назначил степени для Монархов и подданных. Кто дерзает возноситься выше звания, того он казнит и низвергает: казнил Годунова и низвергнул Шуйского, Венценосцев, рожденных слугами!.. Вы узнаете волю Королевскую». И чрез несколько дней объявили им сию волю!
      Как ни важны были статьи договора, устраненные Жолкевским; хотя Патриарх и Бояре в наказе, данном Послам, велели им неотступно «требовать и молить слезно, чтобы Королевич - находившийся тогда в Литве - принял Греческую Веру от Филарета и Смоленского Епископа, ехал в Москву уже Православный и тем отвратил соблазн, нетерпимый и в Польше, где Государи должны быть всегда одной Веры с народом»: но Царствование Владислава зависело единственно от согласия Королевского на статьи, утвержденные Гетманом: ибо Россияне целовали крест первому без всякой оговорки, довольствуясь надеждою склонить его к своему Закону уже в Царском сане.
      Главным делом для Послов было возвратиться в Москву с Владиславом, дать отца сиротам, жизнь, душу составу Государственному, полумертвому без Государя... И что же? Вельможи Королевские объявили им в самом начале переговоров, что Владислав малолетний не может устроить Царства смятенного; что Сигизмунд должен прежде утишить оное и занять Смоленск, будто бы преклонный к Лжедимитрию. Послы отвечали: «Королевич молод, но Бог устроит Державу разумом его и счастием, нашим радением и вашими советами, Вельможи Думные. Смоленск не имеет нужды в воинах иноземных: оказав столько верности во времена самые бедственные, столько доблести в защите против вас, изменит ли чести ныне, чтобы служить бродяге? Ручаемся вам душами за Боярина Шеина и граждан: они искренне, вместе с Россиею, присягнут Владиславу».
      Сигизмунд потребовал, чтобы Боярин Шеин и жители Смоленска присягнули ему и Владиславу вместе. Филарет и Голицын изумились. «Мы избрали Владислава, а не Сигизмунда, - сказали они, - и вы, избрав Шведского принца в Короли, не целовали креста родителю его, Иоанну… Спрашиваем: дает ли Король сына на престол Московский?"... Жалует, сказали наконец Паны (Октября 23). Тут Филарет, Голицын, Мезецкий встали и поклонились до земли, изъявляя радость, славя мудрость Сигизмундову и счастливое Царствование Владислава; а Лев Сапега в ответ на статьи, не решенные Гетманом, объявил Королевским именем: 1) что в крещении и женитьбе Владислава волен Бог и Владислав, 2) что он не будет сноситься о Вере с папою; 3) что смертная казнь для отметников Греческого исповедания в России утверждается; 4) что о числе Ляхов, коим быть при особе Царя, Послы могут условиться с ним самим; 5) что все иные желания и требования Россиян предложатся Сейму в Варшаве, где, с его согласия, Король даст им сына в Цари, но прежде заняв Смоленск, истребив Лжедимитрия и совершенно умирив Россию...
      Тут исчезла радость Послов! Паны изъясняли им, что если бы Сигизмунд, не сделав ничего, выступил из России, то вольные Ляхи и Козаки, числом не менее восьмидесяти тысяч в ее пределах, соединились бы с Лжедимитрием; что Король хочет Смоленска не для себя, а для Владислава: ибо оставит ему все в наследство, и Литву и Польшу; что Смоленские граждане должны присягнуть Королю единственно из чести! Но Филарет и Голицын, видя намерение Сигизмунда только манить Россию Владиславом и взять ее себе в добычу или раздробить, выразили негодование столь сильно, что гневные Паны уже не хотели говорить с ними, воскликнув: «Конец терпению и Смоленску! На вас будет его пепел и кровь жителей!»


(материал подготовлен на основе фундаментальных трудов
русских историков Н.М.Карамзина, Н.И.Костомарова,
В.О.Ключевского, С.М.Соловьева, и других...)



   назад       далее